Страница страстей человеческих

Как мы уже говорили, в 1920-е годы львовские украинцы признавали только свою фабрику "Фортуна Нова" на ул. Кордецкого, 23. Ее создала Климентина Авдиковичева.

После смерти писателя, профессора перемышльской гимназии Ореста Авдиковича, в октябре 1918 г., молодая вдова Климентина осталась в Вене без средств к жизни.

"Осталась я с двумя малолетними детьми, их надо было накормить, одеть и позаботиться о том, чтобы им дать какое-то образование, — писала она в своих воспоминаниях. — Некоторое время приходилось зарабатывать на пропитание заведованием украинскими общественными учреждениями в Перемышле, но были и такие времена, что мы жили с продаваемых за бесценок одежд и книг покойного мужа. Не было никаких надежд на лучшее завтра.

И вот весной 1922 г. зародилась у меня мысль продать швейную машину начать с полученных денег производство и продажу помадок. Задумала и скоро решилась, потому что мое положение не позволяло долго задумываться.
Портниха заплатила и забрала из дома машину, а на полученные деньги я купила первый мешок сахара...

На маленькой железной кухоньке варила я сахар, растирала затем сироп на тарелке, красила, добавляла вкусы, украшала сверху, складывала в коробки, подносы сама разносила по буфетам и сахарным магазинам. Когда все распродавали, начинала варить заново".

Таковы были первые шаги украинской фабрики сахара, помадок, шоколада, печенья и фруктовых продуктов "Фортуна Нова".

Вскоре Климентина Авдикович сняла под свой "сладкий промысел" соседнее помещение, взяла на работу нескольких девушек и стала фабриканткой. Ассортимент состоял из десятка названий, расходился среди нескольких цукернь, буфетов и будок на рынке.

"Надо было и название фирме придумать. Я хотела назвать ее "Фелицитас", потому что душевное счастье мне все больше улыбалось, как материальные блага. Радовалась мыслью, что недавно сама сокрушалась о куске хлеба для своих детей, а теперь даю работу и заработок уже пятерым людям.

В мечтах видела я сотни занятых рабочих и гордость по поводу украинского начинания, потому что тогда моя фабрика была одной из первых украинских цукернь в крае. Знакомые убеждали меня и убедили, что нашим крестьянам, моим будущим потребителям, будет трудно выговорить такое сложное слово. В конце концов моя фабрика получила название "Фортуна".

Фабрика развивалась даже лучше, чем прежде надеялась владелица. Но ее товар знали и покупали только в Перемышле. Край в целом о фабрике или ничего, или мало знал.

«Первые удачливые шаги добавляли мне охоты к дальнейшей работе и развитии фабрики, и тогда я начинала задумываться, не начать ли рекламировать свои изделия, узнает о них край, украинское население станет их покупать, как свое, родное, увеличатся обороты, и тем самым будет расти и само учреждение. Я сама дивилась на свою смелость, когда прочитала объявление: "Первая украинская фабрика конфет и помадок “Фортуна”".

Однажды, было это в бюро "Народной торговли" во Львове, преподнес директор Нагорный банку моей начиненной малины и крикнул: да здравствует «Фортуна»! Слезы встали у меня тогда в глазах».

Климентина Авдикович уже осенью 1922 г. решила перенести фабрику во Львов. За умеренную цену нашла помещение на улице Павлинов, 16 (боковая ул. Лычаковской), где во время недавних военных действий была расквартирована воинская часть.

Она довольно быстро почувствовала давление конкурентов, которые считали себя во Львове хозяевами кондитерского производства. В прессе даже появились провокационные публикации.

"Впрочем, развитие "Фортуны" продолжалось. С полгода обслуживала она собственную, невзрачную, зато очень чистенькую лавочку при улице Русской. Кроме бухгалтера, продавца, ключника и 2–3 мастеров, работало на фабрике пятнадцать девушек и парней... Посылки расходились по всей Галичине.

Работало также два заместителя. Изделия имели высокий спрос, что было решительным доказательством их высокого качества и доверия к способу переработки первосортного сырья.

...Это были годы начинаний. Это была большая проба сил, которые должны были любой ценой сделать дело постоянным. Проба нервов и терпения... Это время останется в памяти навсегда приятным и радостным. Одно счастье, которое чувствовала при виде роста предприятия, при осознании себя, что в украинском предпринимательстве имею возможность давать другим бедным труд и заработок".

Перечень изделий фабрики "Фортуна Нова" от 30 марта 1925 г. составлял 47 названий сладостей.

В 1924 г. при финансовой помощи митрополита Андрея Шептицкого переорганизовывает эту свою мастерскую помадок в настоящую паровую фабрику. Сначала учредителями фирмы были Климентина и брат митрополита игумен Климентий Шептицкий, но в 1934 г. Авдиковичева становится единственным собственником. Дела ее идут настолько хорошо, что она ассигнует Женский конгресс в Станиславе.

К праздникам Николая и Рождества Христова в 1935 г. "Фортуна Нова", например, снарядила в Нью-Йорк "богатые транспорты, которые могут удовлетворить всю требовательную публику как в смысле вкуса, так и видов товаров. Знаменитые помадки с разными начинками, в прекрасных коробочках, украшенных украинскими рисунками", — читаем в журнале "Женская судьба" (ч. 43). В 1938 г. появились четыре магазина под названием "Фортуна Нова» во Львове и по одному — в Стрые и Дрогобыче.

Фабрика расширилась уже на производство шоколада, мармелада, сладкой выпечки и мороженого. В это время Климентина Авдикович выходит замуж второй раз за инженера-экономиста Феофана Глинского, происходившего из Залещиков; он помогал вести предприятие, которое быстро достигло высокого технического уровня.

Уже в первый год существования фабрики за один только день в цукерне «Русалка» на ул. Русской, 1, продавали 200–250 кг конфет и помадок. А вскоре по соседству на ул. Русской, 18, открылся фирменный магазин, который мог похвастаться несколькими десятками видов конфет.

На фабрике работало уже 125 сотрудников и шесть агентов-представителей, которые собирали заказы по городам. Годовой оборот составлял два миллиона золотых (1 амер. доллар стоил тогда 5 зол.). Магазины "Фортуна Нова" устроены на европейском уровне. Вкус конфет "Сянка", "Тарас", "Одарка", "Степан", "Маруся" старые львовяне вспоминают и поныне.

На фабрике производили также целую серию шоколадок под названием "Сладкая история Украины", где каждая шоколадка имела на обертке портрет одного из украинских властителей, начиная от Владимира Великого и до последнего гетмана. Надо признать, что это был очень остроумный способ научить детей истории.

На работу на фабрику конфет Авдиковичева принимала девушек после матуры, или с высшим образованием, которые в Польше не могли найти подходящей работы. Вся фабрика "Фортуна Нова" светилась чистотой, дисциплина там царила образцовая, а сама пани Авдиковичева была образцом элегантности и трудолюбия.

Рисунки для кондитерских изделий "Фортуны Новой" делали такие известные художники, как Гординский, Бутович, Левицкий, Новаковский, Ковтун, а Михайло Бумба из Сколе производил для помадок деревянные кассеты. На праздник Святого Николая фирма делала подарки украинским школам.

С приходом большевиков фабрику национализировали без никакого вознаграждения. К сентябрю 1939 г. фабрика, где было занято 750 рабочих, производила 160 000 кг продукции ежемесячно. При советах большинство кондитерских фабрик были закрыты, и на "Фортуну" легла большая нагрузка, теперь она производила уже 12000 кг продукции ежедневно.

"При ул. Кордецкого, 23, есть фабрика сладостей "Фортуна", — писала газета "Львовские вести" во время немецкой оккупации 24 декабря 1941 г. — Она производит теперь только конфеты, хотя перед войной занималась тоже продукцией андрутов (вафель) и шоколада. На фабрике везде образцовый порядок, машины блестящие, все орудия и оборудование чистенькое. При изделии конфет работают работницы, в день продуцируют более 1500 кг конфет".

В 1943 г. Авдиковичева выезжает снова в Вену, где становится вдовой во второй раз. Умерла она 10 октября 1965 г. на 81-м году жизни в Вене. Сын стал магистром права, а дочь Стефания вышла замуж за испанского художника Герасси, стала профессором университета в Филадельфии, о ней упоминает в своих воспоминаниях Симона де Бовуар, с которой они подружились.


Источник: Винничук Ю. Кнайпы Львова. - Харьков: Фолио, 2015. - 530 с.
Перевод с украинского: Е. А. Концевич.

У отдельных львовских кондитеров дела пошли так удачно, что они вскоре открыли и свои собственные кондитерские фабрики, где изготавливался шоколад, печенье, конфеты. Правда, "фабрика" звучит слишком громко, потому что в действительности эта фабрика была кондитерским цехом, который находился в самой цукерне. Вместе с этими карликовыми фабриками в начале 1880-х годов появились и крупные фабрики с большим объемом производства.

Старейшей кондитерской фабрикой была паровая фабрика сахара и медовиков Маврисия Брандштадтера на ул. Шептицких, 26, которая гордилась современной техникой и была в Галичине самой мощной, с 1921 г. она изменила свое название на "Фабрику сахаров, шоколада и какао “Бранка”".
В начале 1930-х г. на этой фабрике работало 450 рабочих и 32 администратора. Шоколад и конфеты "Бранки" получили большую известность, вскоре фабрика на ул. К. Людвика, 47, открыла свой фирменный магазин.

В 1874 г. на ул. Замарстыновской, 21, появилась паровая фабрика шоколада, какао, десертов и печенья Яна Рикера, в 1903 г. она превратилась уже в фабрику сиропов и сахаров.

С 1883 г. на пл. Марийской, 7, заработала фабрика Генрика Третера, который открыл свой фирменный магазин на ул. Сиктуской, 1. Когда в 1906 г. дом снесли, то в новом здании открылась кофейня "Авеню" и фабрика кондитера Чеславы Шайер.

В 1919 г. Ян Гефлингер выкупил у Моннэ цукерню на ул. Рутовского, 10, и превратил ее в фабрику сахаров и шоколада, но производил там также компоты, восточные сладости и бишкопты (бисквит). Гефлингер (1856–1909) был очень известным мастером, и его много раз избирали председателем кондитерского цеха, после его смерти производством занялся его сын Тадеуш Марьян.

А паны Гаммер и Циманд (Zimand) открыли на ул. Св. Мартина, 10, в 1910 г. фабрику под названием "Газет" — название состояло из первых букв их фамилий Н и Z. Здесь работало около двухсот рабочих и администраторов. И хотя фабрику советы конфисковали, но название фирмы еще некоторое время существовало, пока ее не переименовали в "Большевик". Под этим названием фабрика работала до 1962 года.

Выдающийся писатель Ян Парандовский, вспоминая свое львовское детство, писал: "Даже скромный магазин с конфетами манил издалека красным или голубым светом, из которого выходил святой Николай в окружении ангелов, неся мешки с шоколадом, а рогатый чертик крался сзади, грозя позолоченными рожками. Но только от улицы К. Людвика начиналась страна чудес. Большие цукерни превращали свои витрины в заколдованные леса, магические замки, заклятые пещеры. Деревья из шоколада родили сахарные фрукты, в аквариумах, игравших радужным ликером, плавали блестящие золотые рыбки, из сталактитового грота высовывал красную пасть дракон с миндальными зубами. А святой Николай тогда спускался по горной крутой тропинке, а то ступал Млечным Путем или заглядывал в маленькие домики, где сквозь освещенное окошко было видно спящего ребенка".

Вообще даже дух захватывает от количества кондитерских фабрик, существовавших во Львове. Фабрика карамели "Ядзя" на ул. Яновской, 11, фабрика шоколада "Дерби" (пл. Бильчевского, 3) и "Львовянка" (ул. Кобылянской, 2), Марьяна Кохмана (ул. Ягеллонского, 15), К. Юста (ул. Узкая, 6–8), фабрика медовиков Юзефа Циммера на ул. Лычаковской, 6.

А еще была фабрика халвы и восточных лакомств Жоржа Гавураса (ул. Шпитальная, 42). Халву Гавураса любил покупать Станислав Лем в фирменном киоске возле "Венской" кофейни. В его цукерне производились помадки в фирменных бархатных бонбоньерках с наклейкой на поверхности, изображавшей кувшин с цветами. Но перед Рождеством можно было купить помадки в форме заснеженных домиков. А перед Пасхой — в форме обсыпанных позолотой крупных яиц.

Между тем украинцы признавали только свою фабрику "Фортуна Нова" на ул. Кордецкого, 23. Ее создала Климентина Авдиковичева. Но о ней мы поговорим в следующий раз.

Источник: Винничук Ю. Кнайпы Львова. - Харьков: Фолио, 2015. - 530 с.
Перевод с украинского: Е. А. Концевич.

Предприятия пищевой промышленности в военную пору ни на один день не прекращали своей работы. Работать им было, конечно, трудно: недостаток людей, сырья. На молочный завод имени Горького на Новорязанской улице, принадлежавший до революции купцу Чичкину, например, молока поступало две-три фляги в день, а этого хватало на два-три часа работы. К тому же на заводе то электричества не было, то бутылок.

Мария Кузьминична Белова, работница этого завода, вспоминала: "Кое-какие продукты завод все-таки получал, правда, вид у этих продуктов был необычный. Сахарный песок почему-то имел какой-то красный цвет, а соль была рыжая. Но в пищу они годились. Сахар добавляли в молоко, нагревали и делали суфле. Процесс изготовления его напоминал процесс изготовления мороженого. В 1946 году рецептура изготовления суфле была утверждена министром торговли. Согласно ей на литр суфле приходилось сто граммов обезжиренного молока, сто восемьдесят пять граммов сахара и двадцать граммов пшеничной муки. Остальной вес приходился на воду.

Из воды, муки-крупчатки, похожей на манку, или из геркулеса, а также сахара, делали солодовое молоко. Когда на дне бутылок образовывался осадок, их встряхивали. Из крупчатки работницы завода пекли себе лепешки на горячих трубах, проходящих по цеху. А когда завод стал делать мороженое с вафлями, то доставались нам и вафельные крошки. В подвале завода мы выращивали овес. Проращенный овес давили, варили, добавляли сахар и получали солодовый кисель. Одно время вместо сахара в него добавляли сахарин, но поскольку он вреден, делать это запретили. Кисель был жидкий, но вкусный. Делали еще ацидофильный напиток. Он в два раза кислее кефира. Работали мы в три смены. Когда случались бомбежки, прятались в бомбоубежище под творожным цехом. Однажды бомба упала во двор и убила шофера заводской машины".

Молочному заводу повезло. В него не попала бомба. Но бомбы падали рядом, выбивали стекла, повреждали крыши, трубы. Ремонтировать и реставрировать помещения было нечем, и они приобретали довольно жалкий вид.

На пивзаводе имени Бадаева, например, цехи и раздевалки не отапливались, душевые и уборные бездействовали, постоянно портились водопровод и вентиляция, текла крыша, барахлили машины по очистке зерна, но, несмотря на все это, свое пиво Москва все-таки имела.

Было оно, конечно, ненастоящее, делали его из всяких суррогатов, как, впрочем, и многие другие продукты.

На изготовление киселей, компотов, паст, крахмала на уксусном заводе шли отходы винно-водочного производства. В черный хлеб добавляли картошку и витамины. Сахар заменяли дульцином, получаемым из мочевины, и сахарином. Дульцин и сахарин во много раз слаще сахара, но не усваиваются организмом. Вместо овощей засаливали морковную ботву, лебеду и крапиву, из технического крахмала делали патоку, приготавливали искусственный клюквенный кисель, овощную икру, грибную солянку.

В годы войны Москва, кроме всего прочего, кормила армию. На кондитерской фабрике "Рот Фронт", например, в карамельном корпусе стали выпускать концентраты каш для армии, макаронную крупку, белковую массу и пасту из дрожжей, чтобы хоть как-то заменить ими мясо. Количество пищевых предприятий в военные годы в Москве даже увеличилось за счет пекарен полевого типа для сушки сухарей, за счет дрожжевых и витаминных заводов и заводов пищевых концентратов. Один такой заводик и в наше время работал напротив Высшей партийной школы при ЦК КПСС (теперь в этом здании Гуманитарный университет). Проходить мимо него голодным было мучительно, поскольку от него постоянно пахло борщом с большим куском мяса и мозговой костью. Бродячая собака, квартировавшая на тротуаре возле партшколы, заработала себе на этом деле язву и умерла в страшных судорогах. Желудочный сок, который постоянно выделялся у пса, под влиянием головокружительного аромата, разъел его желудок и душу. Теперь завода нет, и собака могла бы тихо скончаться от голода, а не страдать от язвы. Но дело, как говорится, сделано, и возврата к прошлому нет.

Источник: Г. В. Андреевский Повседневная жизнь Москвы в сталинскую эпоху. 1930-40 годы. М.: "Молодая гвардия", 2008 г., 447 с.

Одно из наиболее древних и развитых ремесел - металлургия и обработка металлов.
В древности и средневековье африканское железо было одним из важных предметов вывоза. Восточная Африка поставляла железо с территории современной Замбии и близлежащих районов на рынки Ближнего Востока и Индии. Африканское железо было в составе и знаменитых булатных сталей.

Наиболее древние непрерывные разработки руды долго сохранялись в современной Шабе (в бывшем Заире, ныне Демократической Республике Конго) и Замбии. Руду здесь разрабатывали открытым способом. Самыми примитивными плавильными печами были земляные ямы. Часто использовали в качестве печей термитники. Многие народы и сами делали плавильные печи, иногда значительных размеров. Так, в Гвинее известны печи до 3 метров высотой и такого же диаметра. Чаще же они, как у балуба, были высотой около 80 см и 30-50 см в диаметре. В отверстие в вершине печи засыпали руду, а у основания рыли небольшую яму, откуда из нижнего отверстия поступала спекшаяся руда. Здесь же устраивали костер. С противоположной стороны глиняная воронкообразная трубка соединяла плавильную печь с мехами. Чашечные кузнечные меха затягивали кожей козы или антилопы и приводили в движение с помощью деревянных палочек, прикрепленных к середине мехов. Такие же мехи использовали при ковке. Вкачестве топлива использовался древесный уголь. В течение многих веков мастера-металлурги обеспечивали таким образом потребности африканских народов в металлах. Но со временем, после появления европейцев и европейских металлических изделий традиционная металлургия сошла на нет.

Обработка металла - столь же древнее ремесло, как и его плавка. Вначале медь, железо и сплавы использовались лишь в качестве украшений, а также для изготовления культовых предметов. Между изделиями кузнецов древности и средневековья, безусловно, главное место занимают бронзовые изделия из Ифе и Бенина (Нигерия): ритуальные колокольцы, топоры, ножи из бронзы, скульптурные изображения людей и животных, пластины с барельефами. В Бенине почти вся бронзовая скульптура хранилась во дворце правителя, крышу которого венчали фигуры расправивших крылья птиц и змей, символов могущества правителя и его рода. Расцвет "дворцовой" школы Бенина приходится на период между XV и XVIII веками. Дворец был варварски разрушен во время бомбардировки Бенина в 1897 году, разграблен и все основные ценности вывезены в Европу. В собрании Британского музея хранится более 200 бронзовых пластин-барельефов.

На всем протяжении западного побережья Африки и Гвинейского залива расположены зоны литья мелкой пластики. Особенно хорошо известны работы по металлу народности ашанти (Гана). Их гирьки для взвешивания золотого песка представляют собой миниатюрные скульптурные группки, изображающие жанровые сценки по мотивам пословиц и поговорок.

Крупное литье Бенина и Ифе, мелкая пластика гвинейских народов выполнялись в технике "потерянного воска". На глиняной основе сначала делали модель с грубо намеченными основными деталями, затем наносился слой подогретого воска, на котором прорабатывались все детали (прическа, уши, украшения), болванка вновь покрывалась слоем глины, в котором сверху и снизу оставляли отверстия. Затем в отверстия лили расплавленный металл, который заполнял место растопляемого воска. После удаления верхнего слоя глины оставалось готовое полое внутри бронзовое изделие. Художник ножом сглаживал неровности и наносил гравировку и окончательную отделку.

Наряду с литьем в различных районах Африки была известна и ковка металлов. Там, где не было собственных рудных залежей, кузнецы использовали закупленные на стороне железо и медь. Так, древние металлурги Луба снабжали металлом почти всю Центральную Африку. Африканские кузнецы использовали простейшие инструменты: наковальню из камня или прочного металла, небольшие листовидные молоты, клещи и щипцы, которые нередко заменялись простыми деревянными палочками или дощечками. Такими несложными инструментами кузнецы Африки выполняли самые разнообразные изделия из металла: рабочие части мотыг, наконечники копий и стрел, лезвия топоров и ножей. Ювелиры делали из драгоценных и цветных металлов браслеты, кольца, шпильки для волос. Парадные ножи и топоры украшали узорами, выбитыми по металлу. Некоторые народы (балуба)умели вытягивать проволоку и инкрустировать ей деревянные части металлических изделий и лезвия парадных мечей. Кузнецы народов Центральной Африки (мангбету, бакуба) выковывали необычное оружие - многолопастные обоюдоострые метательные ножи.

В лесной зоне Африки (особенно у йоруба и в бассейне реки Конго) кузнечное ремесло было окружено уважением и даже преклонением, рабам было запрещено им заниматься. Более того, каждый претендент на трон верховного правителя должен был доказать свое умение кузнеца.

В то же время в Западном Судане, на территории бывших громадных государств Мали и Сонгаи, люди, выплавлявшие и обрабатывавшие металл, составляли низшую касту, их презирали и в то же время побаивались. У некоторых народов слова "кузнец" и "раб" оказывались близкородственными.

В отличие от металлургии, практически уже исчезнувшей, кузнечество, хотя и сдало свои позиции в современной Африке, все же сохранилось. Ныне уже немногочисленные кузнецы работают вдали от городских и промышленных центров, изготавливая из металлолома нехитрый сельскохозяйственный инвентарь. Лишь они да ювелиры, работающие в основном на потребу туристов, - остатки славного племени искуссных африканских мастеров обработки металлов.

Источник: Львова Э.С. Этнография Африки: учебное пособие. - М.: изд-во Моск. ун-та, 1984, 248 с.

Труд слесарей в железнодорожных депо тоже легким не назовешь. Правда, высококвалифицированные слесари работали в помещении и в начале 10-х годов XX века зарабатывали по 2 рубля 75 копеек в день, но слесарей таких было немного. Большинство их работало на улице, торчало целыми днями в ямах под вагонами и паровозами, из которых, бывало, лились на них вода и масло. Рабочий день слесарей длился девять часов, а заработок составлял от 1 рубля 50 копеек до 75 копеек. Сверхурочная работа оплачивалась в полуторном размере. Проработав на этой тяжелой работе 10–12 лет, слесари, потеряв силы, шли в кочегары, на водокачки, в сторожа. Кое-кому, правда, удавалось выбиться в монтеры или на другую, более выгодную, работу.

Имела свои «сладкие» стороны и жизнь рабочих кондитерских фабрик. Вообще кондитерские заведения были трех видов: большие фабрики, мелкие розничные фабрики, а также кустарные производства. На больших фабриках, таких как "Эйнем", например, рабочий день хоть и длился по девять-десять часов, зато каждый год предоставлялся двухнедельный отдых. Заработок составлял 25 рублей в месяц, а те, кто верой и правдой прослужил 25 лет, становились юбилярами и получали в два раза больше. Хозяева тяготились старыми, дорогостоящими юбилярами и при первой возможности старались избавиться от них, а поэтому юбиляры нередко слышали от своих товарищей по работе такие слова: "Ну, юбиляром стал, теперь надо быть тише воды, ниже травы, а то живо без работы останешься". Особенно строго наказывали за поедание продукции фабрики на рабочем месте. За это могли оштрафовать на 3 рубля. Правда, уследить за этим было нелегко, и многие рабочие в результате злоупотребления кондитерскими изделиями наживали себе катар желудка.

Жизнь тех, кто трудился на фабриках, где хозяевами были французы и немцы, была несколько лучше, чем у тех, кто работал на своих, русских, хозяев. В заведениях, принадлежавших иностранцам, лучше относились к людям и условия труда были лучше, чище. Одно было плохо: мастера-иностранцы не знали русского языка, а поэтому понять, что они хотят, было трудно. В мелких розничных кондитерских хозяева платили работникам по 30 рублей в месяц, да и за съеденные карамельки не штрафовали. А вот в кустарных мастерских, где в конфеты добавляли краску и всякие отбросы, жизнь рабочих была намного тяжелее. Работали они по 15–18 часов за 18–20 рублей в месяц. Мастерские были грязные, смрадные, и рабочих в них было набито как сельдей в бочке.

Разными были и предприятия ювелирного промысла. На окраинах города существовали мастерские, где изготовляли украшения "на скорую руку", которые сбывали в базарные дни на Сухаревском или любом другом рынке. В центре города: на Кузнецком Мосту, Петровке или Тверской, находились мастерские, поставлявшие свои изделия в крупные магазины. В них работали мастера достаточно высокого класса. Золото в порошке или в виде слитка здесь переплавлял и изготавливал из него вчерне украшение так называемый мандеровщик. После него за вещь брался шлифовщик, а вставлял в нее камни закрепщик. Квалификация и тонкость работы требовали от ювелира точности глаза и твердости рук. Поэтому среди них не было алкоголиков с трясущимися руками.

Плоские медальоны или брелки из золота делали чеканщики, а потом передавали их граверам. Те на медальонах и перстнях гравировали разные фигуры, инициалы, имена. На серебряной пепельнице, предназначенной для подарка другу, гравер, по просьбе клиента, красивым почерком вывел слова: «Кури, кури, скотина, — умрешь от никотина». За день работы гравер зарабатывал полтора — два с половиной рубля, закрепщик и чеканщик — до четырех, а мандеровщик — до трех. Жили ювелиры, как правило, на своих квартирах.


Источник: Г. В. Андреевский Повседневная жизнь Москвы на рубеже XIX - ХХ веков. М.: "Молодая гвардия", 2009 г.

Среди распространенных еврейских фамилий заметное место занимает Шустер — со всеми ее разновидностями: Шустерман, Шустерович, Шустерзон. Ну, шустер и пр. — дело понятное: сапожник — он сапожник и есть. Потому никого не удивляет и русифицированная форма той же фамилии: Сапожник и Сапожников. Менее понятны Башмакчи и Скапат (и та, и другая встречались в Крыму среди тамошних евреев-крымчаков: башмакчи — башмачник, а скапат — от арамейского слова, обозначающего сапожника; встречалось оно прежде всего в Испании, но привычка евреев к недобровольным странствиям принесла его и в Крым, и в Турцию, и даже дальше). Надо, однако, разбираться в иврите, чтобы понять, что Сандлар на этом языке тоже значит "сапожник". А уж фамилия Сандлер (тот же самый Сандлар) звучит просто по-германски, не хуже, чем Зильберман или Сапирштейн.

Причина тому в распространенности сапожного ремесла среди евреев, особенно в Восточной Европе и на Востоке.

Как мы знаем, круг занятий в средневековом гетто был ограничен, желающих прокормиться было куда больше, чем возможностей, а христианские цеха к себе евреев не принимали. Но гордостью цехов было производство новой обуви, ремонтом они, как правило, не занимались, и так уж вышло, что ремонтом обуви стали заниматься евреи.

Но как-то вышло, что ремесло это не получило такого развития в Польше, Литве, Белоруссии и на Украине, как портняжное искусство. Как правило, не шили евреи новых сапог и туфель, а чинили пришедшие в негодность. И сапожников, что сидели на улице на ящике, а перед ними стоял другой ящик для инструментов и всякой дратвы, обычно презрительно называли "а латутник", то есть мастер ставить заплаты. Сам голодранец и такую же голоту обслуживает...

Множество евреев-сапожников ходили по Белоруссии и Украине и, остановившись в деревне на несколько дней, чинили крестьянам чеботы и сапоги. Человек, конечно, полезный и трудяга, но с чего, скажите, его уважать: кто отдает чинить рваную обувь? Бедняки. Так вот эти бедняки еще и его нанимают...

На мусульманском Востоке — к примеру, в Бухаре — мелкий ремонт обуви еще в середине ХХ века был чисто еврейским занятием. Так же, как и чистка обуви. Мусульмане этим не занимались: что они — евреи, что ли? :-)

И если, перебравшись в Новый Свет, большинство евреев находили себе место в "шматес-бизнесе" — на крупных фабриках одежды, то сапожное ремесло среди ставших американскими евреев популярностью не пользовалось. В сапожники там чаще всего шли немцы, а потом почему-то поляки: кто начинал как латутник, а кто шил добротные хорошие башмаки.

А вот фамилии Шустер, Шустерман, Сандлар и Сандлер, а также труднопроизносимая в Америке Сапожников оставались, показывая, сколько же предков промышляли шилом, молотком и дратвой.



Автор - этнограф и писатель Л. М. Минц.

Источник: Минц Л. М. Блистательный Химьяр и плиссировка юбок. — М.: Ломоносовъ, 2011. — 272 с. — (История. География. Этнография.)

В послевоенные годы органы советской власти начали очистку Львова от памятников польской эпохи, действуя при этом по принципу: если это король или граф, то он не имеет права тут стоять. Сразу после войны подцепили краном и водрузили на железнодорожную платформу памятник поляку по происхождению, австрийскому наместнику Галиции Агенору Голоуховскому, который стоял у парка Костюшки, где теперь в начале центральной аллеи стоит чугунная ваза с аллегорией жизни. Также были сняты памятник польскому деятелю Францишеку Смольце на теперешней площади Генерала Григоренко, памятник поэту Корнелию Уэйскому на Академической и драматургу Александру Фредру (на этом месте теперь стоит памятник Михаилу Грушевскому). Дольше всех, до 1950 года, не трогали памятник польскому королю Яну III Собесскому на месте нынешнего памятника Шевченко, так как Собесский очень напоминал Богдана Хмельницкого. Старожилы Львова вспоминают, как под памятником Собесскому стояли советские солдаты и говорили другу другу: "Смотри, какой Хмельницкий здесь. На коне и с булавой..."

Уже в 1944 году органы советской власти предложили полякам, в то время проживавшим во Львове, либо принять советское гражданство, либо выехать в Польшу. Естественно, многие поляки стали готовиться к выезду, распродавая свое имущество. Именно на эти распродажи, как мухи на мед, слетелись из самых разнообразных уголоков многочисленные криминальные элементы, хорошо погревшие на этом руки. Самая крупная в городе черная биржа находилась у афишной тумбы, которая стояла за Оперным театром, на нынешнем проспекте Черновола. Тут собирались короли базара - торговцы медикаментами, документами, оружием. Медикаменты - пеницилин, стрептоцид - стоили дорого, так как их изготовляли за границей и доставляли в рамках поставок по ленд-лизу. Там же продавали практически какие угодно бланки документов с печатями и подписями, нужно было только вписать в документ нужную фамилию. Оружия также было достаточно и поначалу оно было довольно недорогим - парабеллум стоил 500 советских рублей (в ценах до денежной реформы 1947 года), при желании можно было без особого труда купить и автомат.

( Read more...Collapse )

Источник: Михалик В., Лемко И. Львiв повсякденний (1939-2009). - Львiв: "Апрiopi", 2009. - 240 c. ил.

Перевод с украинского - мой собственный.